Памяти. Вс. Гав. Князева
А так как мне бумаги не хватило,
я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
и, как тогда снежинка на руке,
доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
вдруг поднялись - и там зеленый дым,
и ветерком повеяло родным...
Не море ли? - Нет, это только хвоя
могильная и в накипаньи пен
Все ближе, ближе... Marche funebre...
Шопен.
26 Декабря 1940
(ночь)
Фонтанный Дом
Второе посвящение
О. Судейкиной
Ты ли, Путаница-Психея
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной.
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю - она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю. - Мне снится молодость наша,
Та, ЕГО миновавшая чаша,
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
25 Мая 1945 года
Вступление
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
1941 год. Август.
(Осажденный Ленинград)
Часть первая
1913 год
Di rider finirai
Pria dell" aurora
«Don Ciovanni»
I
In my hot youth - when George the
Third was King
Byron. Don Giovani.
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И вдвоем с ко мне не пришедшим
Сорок первый встречаю год.
Но...
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет»+
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды
А часы все еще не бьют...
Нету меры моей тревоге,
Я, как тень, стою на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю...
И, как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю:
«Вы ошиблись: Венеция дожей -
Это рядом. Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!
Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,
А еще какой-то с тимпаном
Козлоногую приволок.
И для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены,
И, как купол, вспух потолок.
Что мне Гамлетовы подвязки
Что мне поступь Железной Маски!
Я сама пожелезней тех...
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех!..
Ясно все: не ко мне, так к кому же?
Не для них здесь готовился ужин,
И не их собирались простить.
Вежлив, прячет что-то под ухо
Тот, что хром и кашляет сухо...
Я надеюсь нечистого духа
Вы не смели сюда ввести!..
Веселиться - так веселиться,
Ну, а как же могло случиться,
Что одна я средь всех жива...
Завтра утро меня разбудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
____________
+ Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет
(«Новогодняя баллада»).
++ Три «к» выражают замешательство автора.
* * *
(Звук шагов тех, которых нету,По сияющему паркету
И сигары синий дымок.
И во всех зеркалах отразился
Человек,что не появился
И проникнуть сюда не мог.
Он не лучше других и не хуже,
Но не веет Летейской стужей,
И в руке его теплота.
Гость из Будущего! - Неужели,
Не пройдет и четыре недели -
Мне подарит его темнота.
И мне страшно: войду сама я,
Шаль турецкую не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то,
До долины Иосафата+
Снова встретиться не хочу.
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки,
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
____________
+ Долина Иосафата -
предполагаемое место Страшного Суда.
* * *
С детства ряженых я боялась:Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья
Затесалась...
Откроем собранье
В новогодний торжественный день!
Но полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила...
Постой,
Ты как будто, не значишься в списках
В калиостах, магах, лизисках -
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо -
Ты... ровесник Мамврийского Дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны,
Ты железные пишешь законы,
Хаммураби, ликурги, солоны
У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава.
Он не ждет, чтоб подагра и слава
Впопыхах усадили его
В юбилейные пышные кресла,
А несет по цветущему вереску,
По пустыням свое торжество.
И ни в чем не повинен: ни в этом,
Ни в другом и ни в третьем... Поэтам,
Вообще, не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета,
Или сгинуть...
Да что там! Про это
Лучше их рассказали стихи.
И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые -
Полукрадено это добро...
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли.
Ты друзей принимала в постели,
И томился дежурный Пьеро.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа
Или бой крепостных часов,
Ты не бойся! - дома не мечу.
Выходи ко мне смело навстречу
Гороскоп твой давно готов...»
III
Петербург в 1913. Лирическое отступление: «Воспоминания в Царском Селе». Развязка.
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
На Галерной чернела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл,
Оттого, что по всем дорогам,
Оттого, что ко всем порогам
Приближалась медленно тень -
Становилось темно в гостиной,
Жар не шел из пасти каминной
И в кувшинах вяла сирень.
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной блудной и грозной,
Непонятный таился гул...
Но тогда он был слышен глухо,
Он почти не касался слуха
И в сугробах невских тонул.
А сейчас бы домой скорее,
Камероновой Галереей
В ледяной таинственный сад,
Где безмолвствуют водопады,
Где все девять+ мне будут рады,
Как бывал ты когда-то рад.
Там, за островом, там, за Садом,
Разве мы не встретимся взглядом
Не глядевших на казнь очей.
Разве ты мне не скажешь снова
Победившее
смерть
слово
И разгадку жизни моей.
____________
+ Музы
* * *
Кто застыл у померкших окон,На чьем сердце палевый локон,
У кого пред глазами тьма. -
Помогите, еще не поздно!
Никогда ты такой морозной
И чужою, ночь, не была.
Кто за полночь под окнами бродит,
На кого беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь -
Тот и видел, как стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой... не одна!
* * *
Уж на лестнице пахнет духами,И драгунский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит...
Он тебе -
он своей Травиате
Поклониться пришел.
Гляди:
Не в проклятых Мазурских болотах,
Не на синих Карпатских высотах,
Он - на твой порог
Поперек...
Да простит тебя Бог!
* * *
Это я - твоя старая совесть,разыскала сожженную повесть
и на край подоконника
в доме покойника
положила -
и на цыпочках ушла...
Послесловие
Все в порядке; лежит поэма
И, как свойственно ей, молчит.
Ну, а вдруг как вырвется тема,
Кулаком в окно застучит?
И на зов этот издалека
Вдруг откликнется страшный звук -
Клокотание, стон и клекот...
И виденье скрещенных рук.
Часть вторая
Решка
Место действия - то же. Время - Январь 1941. Автор говорит о поэме 1913 год и о многом другом.
I
Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон.
Как же можно - три темы сразу!
Дочитав последнюю фразу,
Не поймешь, кто в кого влюблен,
II
Кто, когда и зачем встречался,
Кто погиб и кто жив остался,
И кто автор и кто герой -
И к чему нам сегодня эти
Рассуждения о поэте
И каких-то призраков рой.
III
Я сначала сдалась, но снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел,
И над тем надбитым флаконом
Языком прямым и зеленым
Неизвестный мне яд горел.
IV
А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
А ведь сон - это тоже вещица,
Soft embalmer , Синяя Птица,
Эльсинорских террас парапет.
V
И сама я была не рада,
Этой адской арлекинады
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,
Сквозь таинственный сумрак хвои.
VI
Не отбиться от рухляди пестрой,
Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,
И бегут горбуны по крыше,
И цыганочка лижет кровь.*
________________
*"У цыган" Н. Гумилева:
"Девушка, смеясь, с полосы кремневой
Узким язычком слизывает кровь".
VII
Карнавальской полночью римской
И не пахнет. Напев Херувимской
У ампирных церквей дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.
VIII
Но была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут,
Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут .
IX
Бес попутал в укладке рыться...
Ну, а все же может случиться,
Что во всем виновата я.
Я - тишайшая, я - простая,
"Подорожник", "Белая стая"...
Оправдаться... но как, друзья!
X
Так и знай; обвинят в плагиате...
Разве я других виноватей,
Впрочем, это в последний раз.
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу,
Чем как будто смущаю вас.
XI
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила
И зеркальным письмом пишу,
Что другой дороги мне нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
XII
Та столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-под строчек
И брюлловским манит плечом.
XIII
Я пила ее в капле каждой
И, бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой:
Я грозила ей Звездной Палатой
И гнала на родной чердак, -
XIV
В темноту под Манфредовы ели
И на берег, где мертвый Шелли,
Прямо в небо глядя, лежал, -
И все жаворонки всего мира
Разрывали бездну эфира -
И факел Георг держал .
XV
Но она твердила упрямо:
Я не та английская дама
И совсем не Клара Газуль,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной,
И привел меня сам июль.
XVI
А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу.
Мы еще с тобой попируем,
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу.
Часть третья
Эпилог
Моему городу
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей;
Где свидетель всего на свете
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью, тянет он.
А земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука...
Это где-то там - у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
(Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть.
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби -
Этой вечной разлуки весть
Не клади мне руку на темя -
Пусть оно остановится, время,
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах...)
А не ставший моей могилой,
Ты, гранитный, кромешный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах
И на гулких сводах мостов
И на старом Волковом Поле,
Где могу я плакать на воле
В чаще новых твоих крестов.
Мне казалось, за мной ты гнался,
Ты, что там погибать остался
В блеске шпилей, в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц...
Над тобой - лишь твоих прелестниц,
Белых ноченек хоровод.
* * *
А веселое слово - дома -Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно.
Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке,
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
* * *
Все вы мной любоваться могли бы,Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась,
И над Ладогой и над лесом,
Словно та, одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась+.
И уже предо мною прямо
Леденела и стыла Кама
И Quo vadis? - кто-то сказал,
Но не дал шевельнуть устами,
Как тоннелями и мостами
Загремел сумасшедший Урал.
От того, что сделалось прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на Восток.
Окончено в Ташкенте
18 августа 1942 г.
________
+ Первоначальное окончание поэмы:
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя "Седьмая" ,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,вверх
Deus conservat omniaБог хранит все (лат.). .
Девиз на гербе Фонтанного Дома
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Иных уж нет, а те далече…
Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
«Еже писахъ – писахъ».
Ноябрь 1944, Ленинград
ПОСВЯЩЕНИЕ
27 декабря 1940
Bс. К.
…а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя Антиной – античный красавец. (Прим. ред.)
Вдруг поднялись – и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе…
Marche funebre Траурный марш (фр.) – примечание А. Ахматовой. …
Ночь, Фонтанный Дом
ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ
О. С.
Ты ли, Путаница-Психея Путаница-Психея – героиня одноименной пьесы Юрия Беляева. (Прим. ред.) ,
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю – она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю – мне снится молодость наша,
Та, его миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ
Раз в Крещенский вечерок…
Жуковский
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит Крещенский вечер,
Клен в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет…
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений –
Он погибель мне принесет.
ВСТУПЛЕНИЕ
ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,
КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.
КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА
С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,
КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ
И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
Петербургская повесть
Di rider finirai
Pria dell" aurora.
Don Giovanni Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря. Дон Жуан. – примечание А. Ахматовой.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
С Татьяной нам не ворожить…
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет» Отчего мои пальцы словно в крови\\И вино, как отрава жжет?\\ «Новогодняя баллада», 1923 – примечание А. Ахматовой .
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю…
И как будто припомнив что-то,
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!»
Иль убийцею Дорианом,
И все шепчут своим дианам
Твердо выученный урок.
А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
Я не то что боюсь огласки…
Что мне Гамлетовы подвязки,
Что мне вихрь Саломеиной пляски,
Что мне поступь Железной маски,
Я еще пожелезней тех…
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех?
Хвост запрятал под фалды фрака…
Как он хром и изящен…
Я надеюсь. Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?
Маска это, череп, лицо ли –
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя смел передать.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник –
Воплощенная благодать…
Веселиться – так веселиться,
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
Завтра утро меня разбудит,
И никто меня не осудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
Но мне страшно: войду сама я,
Кружевную шаль не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то
В ожерелье черных агатов
До долины Иосафата Долина Иосафата – предполагаемое место Страшного Суда. (Прим. ред.)
Снова встретиться не хочу…
Не последние ль близки сроки?…
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки! –
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет –
Страшный праздник мертвой листвы.
Б Звук шагов, тех, которых нету,
Е По сияющему паркету
Л И сигары синий дымок.
Ы И во всех зеркалах отразился
Й Человек, что не появился
И проникнуть в тот зал не мог.
З Он не лучше других и не хуже,
Но не веет летейской стужей,
А И в руке его теплота.
Гость из Будущего! – Неужели
Он придет ко мне в самом деле,
Л Повернув налево с моста?
С детства ряженых я боялась,
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них «без лица и названья»
Затесалась…
Откроем собранье
В новогодний торжественный день!
Ту полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила…
Ты как будто не значишься в списках,
В калиострах, магах, лизисках Лизиска – псевдоним императрицы Мессалины в римских притонах. (Прим. ред.) , – Но ты будешь моей вдовою.
Ты – Голубка, солнце, сестра!»
На площадке две слитые тени…
После – лестницы плоской ступени,
Вопль: «Не надо!» – и в отдаленье
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок ("Ты в Россию пришла ниоткуда...").
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части ("1913") и "Посвящение". В начале января я почти неожиданно для себя написала "Решку", а в Ташкенте (в два приема) - "Эпилог", ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
8 апреля 1943
Ташкент
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях "Поэмы без героя". И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
"Еже писахъ - писахъ".
Ноябрь 1944
Ленинград
Посвящение
27 декабря 1940
…………………………………
…а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись - и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным...
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипанье пен
Все ближе, ближе...
Marche funebre...
Шопен...
Ночь. Фонтанный Дом
Второе посвящение
О.С.
Ты ли, Путаница-Психея ,
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю -
она одна надо мною, -
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю -
мне снится молодость наша,
Та, е г о миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
25 мая 1945
Фонтанный Дом
Третье и последнее
(Le jour des rois)*
Раз в крещенский вечерок...
Жуковский
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек...
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит Крещенский вечер,
Клен в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет...
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений -
Он погибель мне принесет.
5 января 1956
________________
*День царей (фр.)
Вступление
Из года сорокового,
Как с башни, на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто прекрестилась
И под темные своды схожу.
25 августа 1941
Осажденный Ленинград
Часть первая
Девятьсот тринадцатый год
Петербургская повесть
Di rider finiral
Pria dell aurora.
Don Giovanni
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
"Четки" 1914
С Татьяной нам не ворожить...
Онегин
Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору, вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление - "Гость из будущего". Маскарад. Поэт. Призрак.
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И с тобою, как мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Но...
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
"И вино, как отрава жжет".
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют...
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю...
И, как будто припомнив что-то,
Повернусь вполоборота,
Тихим голосом говорю:
<14>
Бес попутал в укладке рыться...
Ну а как же могло случиться,
Что во всем виновата я?
Я - тишайшая, я - простая,
"Подорожник", "Белая стая",..
Оправдаться... но как, друзья?
<15>
Так и знай: обвинят в плагиате...
Разве я других виноватей?
Впрочем, это мне все равно.
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу...
У шкатулки ж двойное дно.
<16>
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила...
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
<17>
Чтоб посланец давнего века
Из заветного сна Эль Греко
Объяснил мне совсем без слов,
А одной улыбкою летней,
Как была я ему запретней
Всех семи смертельных грехов.
<18>
И тогда из гряжущего века
Незнакомого человека
Пусть посмотрят дерзко глаза,
Чтобы он отлетающей тени
Дал охапку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
<19>
А столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-за строек
И брюлловским манит плечом.
<20>
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу,
Мы с тобой еще попируем,
И я царским своим поцелуем
Злую полночь твою награжу".
(Вой в печной трубе стихает, слышны отдаленные звуки Requiem"a, какие-то глухие стоны. Это миллионы спящих женщин бредят во сне).
<24>
Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, стопятниц, пленниц,
И к тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
<25>
Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы
Загремим мы безмолвным хором,
Мы - увенчанные позором:
"По ту сторону ада мы".
Часть третьяЭпилог
Быть пусту месту сему...
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
Анненский
Люблю тебя, Петра творенье!
Пушкин
Моему городу
Белая ночь 24 июня 1942 г. Город в развалинах. От Гавани до Смольного видно все как на ладони. Кое-где догорают застарелые пожары. И Шереметевском саду цветут липы и поет соловей. Одно окно третьего этажа (перед которым увечный клен) выбито, и за ним зияет черная пустота. В стороне Кронштадта ухают тяжелые орудия. Но в общем тихо. Голос автора, находящегося за семь тысяч километров, произносит:
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью, тянет он.
Но земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом
И ждала условного звука...
Это где-то там - у Тобрука,
Это где-то здесь - за углом.
(Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби -
Этой нашей разлуки весть.
Не клади мне руку на темя -
Пусть навек остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах...)
А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей -
Я не знаю, который год -
Ставший горстью лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
А потом он идет с допроса.
Двум посланцами Девки безносой
Суждено охранять его.
И я слышу даже отсюда -
Неужели это не чудо! -
Звуки голоса своего:
За тебя я заплатила
Чистоганом,
Ровно десять лет ходила
Под наганом,
Ни налево, ни направо
Не глядела,
А за мной худая слава
Шелестела
И уже подо мною прямо
Леденела и стыла Кама,
И "Quo vadis?" кто-то сказал,
Но не дал шевельнуть устами,
Как тоннелями и мостами
Загремел сумасшедший Урал.
И открылась мне та дорога,
По которой ушло так много,
По которой сына везли,
И был долог путь погребальный
Средь торжественной и хрустальной
Тишины Сибирской Земли.
От того, что сделалась прахом,
…………………………………
Анна Ахматова
Поэма без героя
Триптих
(1940-1965)
Deus conservat omnia.
Девиз на гербе Фонтанного Дома
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Иных уж нет, а те далече…
Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
«Еже писахъ – писахъ».
Ноябрь 1944, Ленинград
ПОСВЯЩЕНИЕ
Bс. К.
…
…а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись – и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе…
Marche funebre…
Шопен…
Ночь, Фонтанный Дом
ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ
Ты ли, Путаница-Психея,
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю – она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю – мне снится молодость наша,
Та, его миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ
(Le jour des rois)
Раз в Крещенский вечерок…
Жуковский
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит Крещенский вечер,
Клен в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет…
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений –
Он погибель мне принесет.
ВСТУПЛЕНИЕ
ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,
КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.
КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА
С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,
КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ
И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
Петербургская повесть
Di rider finirai
Pria dell" aurora.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
С Татьяной нам не ворожить…
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Но…
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет».
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю…
И как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю:
«Вы ошиблись: Венеция дожей -
Это рядом… Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!»
Иль убийцею Дорианом,
И все шепчут своим дианам
Твердо выученный урок.
А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
Я не то что боюсь огласки…
Что мне Гамлетовы подвязки,
Что мне вихрь Саломеиной пляски,
Что мне поступь Железной маски,
Я еще пожелезней тех…
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех?
Хвост запрятал под фалды фрака…
Как он хром и изящен…
Однако
Я надеюсь. Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?
Маска это, череп, лицо ли –
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя смел передать.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник -
Воплощенная благодать…
Веселиться – так веселиться,
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
Завтра утро меня разбудит,
И никто меня не осудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
Но мне страшно: войду сама я,
Кружевную шаль не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то
В ожерелье черных агатов
До долины Иосафата
Снова встретиться не хочу…
Не последние ль близки сроки?…
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки! -
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
Б
Звук шагов, тех, которых нету,
Е
По сияющему паркету
Л
И сигары синий дымок.
Ы
И во всех зеркалах отразился
Й
Человек, что не появился
И проникнуть в тот зал не мог.
З
Он не лучше других и не хуже,
Но не веет летейской стужей,
А
И в руке его теплота.
Гость из Будущего! – Неужели
Он придет ко мне в самом деле,
Л
Повернув налево с моста?
С детства ряженых я боялась,
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Но вместо того, кого она ждала, новогодним вечером к автору в Фонтанный Дом приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Один наряжен Фаустом, другой - Дон Жуаном. Приходят Дапертутто, Иоканаан, северный Глан, убийца Дориан. Автор не боится своих неожиданных гостей, но приходит в замешательство, не понимая: как могло случиться, что лишь она, одна из всех, осталась в живых? Ей вдруг кажется, что сама она - такая, какою была в тринадцатом году и с какою не хотела бы встретиться до Страшного Суда, - войдёт сейчас в Белый зал. Она забыла уроки краснобаев и лжепророков, но они её не забыли: как в прошедшем грядущее зреет, так в грядущем прошлое тлеет.
Единственный, кто не появился на этом страшном празднике мёртвой листвы, - Гость из Будущего. Зато приходит Поэт, наряженный полосатой верстой, - ровесник Мамврийского дуба, вековой собеседник луны. Он не ждёт для себя пышных юбилейных кресел, к нему не пристают грехи. Но об этом лучше всего рассказали его стихи. Среди гостей - и тот самый демон, который в переполненном зале посылал чёрную розу в бокале и который встретился с Командором.
В беспечной, пряной, бесстыдной маскарадной болтовне автору слышатся знакомые голоса. Говорят о Казакове, о кафе «Бродячая собака». Кто-то притаскивает в Белый зал козлоногую. Она полна окаянной пляской и парадно обнажена. После крика: «Героя на авансцену!» - призраки убегают. Оставшись в одиночестве, автор видит своего зазеркального гостя с бледным лбом и открытыми глазами - и понимает, что могильные плиты хрупки и гранит мягче воска. Гость шепчет, что оставит её живою, но она вечно будет его вдовою. Потом в отдаленье слышится его чистый голос: «Я к смерти готов».
Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет о Петербурге 1913 г. В тот год серебряный месяц ярко над серебряным веком стыл. Город уходил в туман, в предвоенной морозной духоте жил какой-то будущий гул. Но тогда он почти не тревожил души и тонул в невских сугробах. А по набережной легендарной приближался не календарный - настоящий Двадцатый Век.
В тот год и встал над мятежной юностью автора незабвенный и нежный друг - только раз приснившийся сон. Навек забыта его могила, словно вовсе и не жил он. Но она верит, что он придёт, чтобы снова сказать ей победившее смерть слово и разгадку её жизни.
Адская арлекинада тринадцатого года проносится мимо. Автор остаётся в Фонтанном Доме 5 января 1941 г. В окне виден призрак оснеженного клёна. В вое ветра слышатся очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема. Редактор поэмы недоволен автором. Он говорит, что невозможно понять, кто в кого влюблён, кто, когда и зачем встречался, кто погиб, и кто жив остался, и кто автор, и кто герой. Редактор уверен, что сегодня ни к чему рассуждения о поэте и рой призраков. Автор возражает: она сама рада была бы не видеть адской арлекинады и не петь среди ужаса пыток, ссылок и казней. Вместе со своими современницами - каторжанками, «стопятницами», пленницами - она готова рассказать, как они жили в страхе по ту сторону ада, растили детей для плахи, застенка и тюрьмы. Но она не может сойти с той дороги, на которую чудом набрела, и не дописать свою поэму.
Белой ночью 24 июня 1942 г. догорают пожары в развалинах Ленинграда. В Шереметевском саду цветут липы и поёт соловей. Увечный клён растёт под окном Фонтанного Дома. Автор, находящийся за семь тысяч километров, знает, что клён ещё в начале войны предвидел разлуку. Она видит своего двойника, идущего на допрос за проволокой колючей, в самом сердце тайги дремучей, и слышит свой голос из уст двойника: за тебя я заплатила чистоганом, ровно десять лет ходила под наганом...
Автор понимает, что её невозможно разлучить с крамольным, опальным, милым городом, на стенах которого - её тень. Она вспоминает день, когда покидала свой город в начале войны, в брюхе летучей рыбы спасаясь от злой погони. Внизу ей открылась та дорога, по которой увезли её сына и ещё многих людей. И, зная срок отмщения, обуянная смертным страхом, опустивши глаза сухие и ломая руки, Россия шла перед нею на восток.
Пересказала