Биография мусы джалиля. Биография М.Джалиля Биография муса

		Памятник в Казани
		Аннотационная доска в Киеве
		Мемориальная доска в Москве
		Памятник в Санкт-Петербурге (1)
		Памятник в Санкт-Петербурге (2)
		Бюст в Нижневартовске (вид 1)
		Бюст в Нижневартовске (вид 2)
		Мемориальная доска в Казани (1)
		Мемориальная доска в Казани (2)

Муса Джалиль (Залилов Муса Мустафович) - татарский поэт, герой-антифашист; корреспондент армейской газеты «Отвага» 2-й ударной армии Волховского фронта, старший политрук.

Родился 15 февраля 1906 года в селе Мустафино ныне Шарлыкского района Оренбургской области в семье крестьянина-бедняка. Татарин. Член ВКП(б) с 1929 года. Учился в Оребургском медресе «Хусаиния», которое после Великой Октябрьской социалистической революции было преобразована в Татарский институт народного образования (ТИНО). В 1919 году вступил в комсомол.

Участник Гражданской войны. Воевал с Дутовым. В этот период появились первые его стихи, призывающие рабочую молодёжь на борьбу с врагами революции.

После гражданской войны Муса Джалиль активно участвует в организации первых пионерских отрядов, пишет детские стихи и пьессы. Его избирают членом Бюро Татаро-Башкирской секции ЦК комсомола и направляют в Москву. Здесь он поступает на филологический факультет Московского государственного университета. Его стихи, которые он писал на родном языке, читались в переводах на университетских вечерах и пользовались большим успехом. По окончании университета в 1931 году его направляют в Казань, где он целиком отдаётся творческой работе и общественной деятельности. В 1939 году Мусу Джалиля избирают председателем Союза писателей Татарской АССР и депутатом городского Совета. Как писатель он работает практически во всех литературных жанрах: пишет песни, стихи, поэмы, пьесы, публицистику, собирает материал для романа о комсомоле. На основе его поэм «Алтын Чэч» и «Иль дар» композитор Н.Г.Жиганов написал оперы (последняя из них удостоена Сталинской премии).

Когда началась Великая Отечественная война, в июне 1941 года был призван в Красную Армию. Окончил курсы политсостава. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, в должности корреспондента армейской газеты «Отвага» 2-й ударной армии (Волховский фронт).

26 июня 1942 года старший политрук М.М.Залилов с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен.

Находясь в концлагере Шпандау, он организовал группу, которая должна была готовить побег. Одновременно вёл политическую работу среди пленных, выпускал листовки, распространял свои стихи, призывающие к сопротивлению и борьбе.

По доносу провокатора он был схвачен гестаповцами и заключён в одиночную камеру берлинской тюрьмы Моабит. Ни жестокие пытки, ни посулы свободы, жизни и благополучия не сломили его воли и преданности Родине. Тогда он был приговорён к смерти, и 25 августа 1944 года казнён на гильотине в тюрьме Плётцензее в Берлине.

Долгое время судьба Мусы Джалиля оставалась неизвестной. Только благодаря многолетним усилиям следопытов была установлена его трагическая гибель.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, Мусе Джалилю (Залилову Мусе Мустафовичу) присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Награждён орденом Ленина (02.02.1956, посмертно). Лауреат Ленинской премии (1957).

В центре столицы Татарии - Казани Мусе Джалилю установлен памятник. Его имя присвоено теплоходу, курсировавшему по Волге, посёлку городского типа в Татарии. В октября 2008 года памятник поэту открыт в Москве, на юго-востоке столицы, во дворе школы №1186, которая носит его имя.

Сочинения:
Героическая песня. - М.: «Молодая гвардия», 1955.
Из моабитской тетради. / Под ред. С.Щипачёва. - М.: «Советский писатель», 1954.
Избранная лирика. - М.: «Молодая гвардия», 1964.
Избранное. - М.: «Художественная литература», 1966.
Моабитская тетрадь. - М.: «Художественная литература», 1969.
Мои песни. - М.: «Детская литература», 1966.
Стихи. / Авторизованный перевод с татарского А.Миниха. - М.: Гослитиздат, 1935.
Стихотворения. - М.: Гослитиздат, 1961.

В тюремных застенках пламенный поэт-антифашист создал 115 поэтических произведений. Его записные книжки со стихами были сохранены товарищем по заключению бельгийским антифашистом Андре Тиммермансом. После войны Тиммерманс передал их советскому консулу. Стихи были возвращены на Родину. Сборник моабитских стихов впервые был издан на татарском языке в Казани в 1953 году. В 1955 году сборник стихов Мусы Джалиля был выпущен издательством "Молодая гвардия" под названием "Героическая песня". Первая моабитская самодельная записная книжка размером 9,5 х 7,5 см содержит 60 стихотворений. Второй моабитский блокнот - тоже самодельная записная книжка размером 10,7 х 7,5 см. В ней содержится 50 стихотворений. Эти тетради хранятся в Государственном объединенном музее Республики Татарстан. До сих пор неизвестно, сколько же было всего тетрадей. В 1957 году за цикл стихов "Моабитская тетрадь" Мусе Джалилю посмертно присуждена Ленинская премия.

Муса Мостафа улы Җәлилов , Musa Mostafa ulı Cəlilov ; 2 (15 ) февраля , деревня Мустафино , Оренбургская губерния (ныне Мустафино, Шарлыкский район , Оренбургская область) - 25 августа , Берлин) - татарский советский поэт , Герой Советского Союза (), Лауреат Ленинской премии (посмертно, ). Член ВКП(б) с 1929 года .

Биография

Родился шестым ребёнком в семье. Отец - Мустафа Залилов, мать - Рахима Залилова (урождённая Сайфуллина).

Посмертное признание

Первое произведение было опубликовано в 1919 году в военной газете «Кызыл йолдыз» («Красная звезда»). В 1925 году в Казани вышел его первый сборник стихотворений и поэм «Барабыз» («Мы идём»). Им были написаны 4 либретто для опер «Алтын чәч» («Золотоволосая», , музыка композитора Н. Жиганова) и «Ильдар» ().

В 1920-е годы Джалиль пишет на темы революции и гражданской войны (поэма «Пройденные пути», -), строительства социализма («Орденоносные миллионы», ; «Письменосец», )

В популярной поэме «Письмоносец» («Хат ташучы», 1938, изд. 1940) показана трудовая жизнь сов. молодежи, её радости и переживания .

В концлагере Джалиль продолжал писать стихи, всего им было написано как минимум 125 стихотворений, которые после войны были переданы его сокамерником на Родину. За цикл стихов «Моабитская тетрадь» в 1957 году Джалилю была посмертно присуждена Ленинская премия Комитетом по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства. В 1968 году о Мусе Джалиле был снят фильм «Моабитская тетрадь» .

Память

Именем Мусы Джалиля названы:

Музеи Мусы Джалиля находятся в Казани (ул. М. Горького, д. 17, кв. 28 - здесь поэт жил в 1940-1941 гг.) и на его родине в Мустафино (Шарлыкский район, Оренбургская область) .

Памятники Мусе Джалилю установлены в Казани (комплекс на площади 1 Мая перед Кремлём), Альметьевске , Мензелинске , Москве (открыты 25 октября 2008 года на Белореченской улице и 24 августа 2012 года на одноимённой улице (на илл.) ), Нижнекамске (открыт 30 августа 2012 года), Нижневартовске (открыт 25 сентября 2007 года), Набережных Челнах , Оренбурге , Санкт-Петербурге (открыт 19 мая 2011 года), Тосно (открыт 9 ноября 2012 года) , Челябинске (открыт 16 октября 2015 года) .

На стене арочных ворот проломленного 7-го контргарда перед Михайловскими воротами Даугавпилсской крепости (г. Даугавпилс, Латвия), где со 2 сентября по 15 октября 1942 года в лагере для советских военнопленных «Шталаг-340» («Stalag-340») содержался Муса Джалиль, установлена памятная доска. Текст приведён на русском и латышском языках. Также на доске выбиты слова поэта: «Песни всегда посвящал я Отчизне, ныне Отчизне я жизнь отдаю…».

В кинематографе

• «Моабитская тетрадь », реж. Леонид Квинихидзе , Ленфильм , 1968.
• «Красная ромашка», ДЕФА (ГДР).

Библиография

• Муса Джалиль. Сочинения в трех томах / Кашшаф Г. - Казань, 1955-1956 (на татарском языке).
• Муса Джалиль. Сочинения. - Казань, 1962.
• Муса Джалиль. / Ганиев В. - М .: Художественная литература, 1966.
• Муса Джалиль. Избранное. - М., 1976.
• Муса Джалиль. Избранные произведения / Мустафин Р. - Издательство «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1979.
• Муса Джалиль. Костер над обрывом. - М., Правда, 1987. - 576 с., 500 000 экз.

См. также

Напишите отзыв о статье "Муса Джалиль"

Примечания

Литература

• Бикмухамедов Р. Муса Джалиль.Критико-биографический очерк. - М., 1957.
• Госман Х. Татарская поэзия двадцатых годов. - Казань, 1964 (на татарском языке).
• Воздвиженский В. История татарской советской литературы. - М., 1965.
• Файзи А. Воспоминания о Мусе Джалиле. - Казань, 1966.
• Ахатов Г. Х. О языке Мусы Джалиля / «Социалистик Татарстан». - Казань, 1976, № 38 (16727), 15 февраля.
• Ахатов Г. Х. Фразеологические обороты в поэме Мусы Джалиля «Письменосец». / Ж. «Советская школа». - Казань, 1977, № 5 (на татарском языке).
• Мустафин Р.А. По следам поэта-героя. Книга-поиск. - М .: Советский писатель, 1976.
• Корольков Ю.М. Через сорок смертей. - М .: Молодая Гвардия, 1960.
• Корольков Ю.М. Жизнь – песня. Жизнь и борьба поэта Мусы Джалиля. - М .: Госполитиздат, 1959.

Ссылки

Сайт «Герои Страны ».

• .
• .
• .
• .
• .
• .
• .
• . (татар.) .
• . (татар.) , (рус.) .

Отрывок, характеризующий Муса Джалиль

– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.

– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.

ДЖАЛИЛЬ (Жэлил) (Залилов) Муса Мустафович (1906-44), поэт, Герой Сов. Союза (1956, посм.). Сб. стихов «Товарищу» («Иптэшкэ», 1929), «Краснознамённые миллионы» («Орденлы миллионнар», 1934), поэма «Почтальон» (на татар, яз. 1940), либретто опер «Алтынчеч» («Алтынчэч», 1935- 41), «Ильдар» («Илдар», 1940), сб. «Клятва артиллериста» («Тупчы анты», 1943, рус. пер. 1944). В 1939-41 ответ, секр. правления Союза писателей ТАССР. В 1941 призван на фронт, в 1942 попал в плен. Создал подпольную организацию сов. военнопленных (см.Джа лиля группа). В 1944 фашистским судом приговорён к смертной казни, 25 авг. 1944 казнён в тюрьме Плетцензее. В заточении написал цикл стихотворений«Моабитская т етрадь» (Лен. пр. 1956). Переводы. Пуб лицистика. Тексты песен. «Сочинения» («Эсэрлэр», т. 1-4, 1975-76). «Избранные произведения» (М., 1979). Музей-квартира в Казани (1983).Татарский энциклопедический словарь. - Казань: Институт Татарской энциклопедии АН РТ, 1998 . - 703 с. , илл.

ЖИВЫЕ НИТИ

Заключенных о наручниках ввели в большой двухсветный зал со сводчатыми потолками и огромными полукруглыми окнами. Перед ними на возвышении стоял внушительный судейский стол из мореного дуба, рядом такая же дубовая кафедра с фашистским орлом и свастикой. Друг против друга располагались места прокурора и адвоката. Тяжелые, обитые черной кожей судейские стулья с непомерно высокими спинками, импозантные люстры, громоздкие и неудобные скамьи для публики - все было рассчитано на то, чтобы подсудимый чувствовал себя жалким червем, песчинкой перед незыблемой глыбой фашистского правопорядка...
Исход суда был предрешен заранее - ни судьи, ни подсудимые в этом не сомневались. Разбирательство не спеша катилось по заведен ному раз и навсегда порядку. Выступал обвинитель, зачитывались протоколы допросов, приводились «изобличающие» документы и фотографии, заслушивались свидетели. Мог ли Джалиль представить себе хоть на миг, что в этом самом зале, где звучит тусклый голос судьи, усиленный прекрасной акустикой, через какие-нибудь тридцать с небольшим лет громовым раскатом будут звенеть его стихи, переведенные на немецкий язык .

Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2(15) февраля 1906 года в крестьянской семье. Шести лет он пошел учиться в сельский мектеб*, где за год овладел азами грамоты и вызубрил несколько сур из Корана. Вскоре семья в поисках лучшей доли переехала в Оренбург. Отцу удалось устроить сына в медресе «Хусаиния» ** . Оно считалось «новометодным», то есть прогрессивным по тем временам медресе. Наряду с обязательной зубрежкой Корана и всякого рода религиозной схоластикой, здесь изучались и светские дисциплины, велись уроки родной литературы, рисования и пения.
В годы гражданской войны Оренбург стал ареной жестоких схваток, власть попеременно переходила от одних сил к другим: свои порядки устанавливали то дутовцы, то колчаковцы. В оренбургском караван-сарае (гостинице для приезжих) двенадцатилетний Муса видел окровавленные трупы красноармейцев, женщин и детей, изрубленных белоказаками во время ночного налета. На его глазах армия Колчака устанавливала «твердую власть» - реквизировала скот, отбирала лошадей, арестовывала и расстреливала сочувствующих Советской власти. Муса ходил на митинги и собрания, жадно читал газеты и брошюры.
Когда весной 1919 года в окруженном белогвардейцами Оренбурге возникла комсомольская организация, тринадцатилетний Муса записывается в ряды Союза молодежи, рвется на фронт. Но в отряд его не берут: маленький, щуплый, он выглядит совсем мальчишкой. Вернувшись после смерти отца в родную деревню, Джалиль создает детскую коммунистическую организацию «Красный цветок» . В 1920 году по инициативе Мусы в Мустафине возникает комсомольская ячейка. Кипучий, деятельный по натуре, Муса становится признанным вожаком сельской молодежи. Его выбирают членом волостного комитета РКСМ, посылают делегатом на губернскую конференцию комсомола.
Муса не просто агитировал за новую жизнь, но и с оружием в руках отстаивал молодую Советскую власть: в отрядах частей особого назначения воевал с белыми бандами. 27 мая 1920 года В. И. Ленин подписал декрет, провозгласивший образование в составе РСФСР Татарской Автономной Республики. Появилась прочная основа для развития национальной экономики, науки, культуры. В Казань съезжаются молодые татарские литераторы, музыканты, художники, одержимые желанием принять участие в становлении нового искусства.
Осенью 1922 года в Казань переезжает и шестнадцатилетний Джалиль. «Меня вела... окрыляла вера в свою поэтическую силу»,- писал он позднее («Мой жизненный путь»).

Утреннюю тишину нарушил стук солдатских сапог. Он поднимался снизу, по гулким чугунным ступеням, громыхал по гофрированному железу открытых галерей, опоясывающих камеры... Надзиратели, обу тые в мягкую войлочную обувь, ходили бесшумно. Грубо же, не таясь вели себя только стражники, отводившие на казнь осужденных. Заклю ченные молча прислушивались: пронесет, не пронесет? Не пронесло. Лязгнули ключи. Медленно, со скрежетом раскрылась тяжелая, плохо смазанная дверь...
В камеру вошли двое военных, вооруженных и «не очень любезных», как вспоминал позднее один из заключенных итальянец Р. Ланфредини. Зачитав по списку имена татар, они приказали быстро одеться. Когда те спросили: «Зачем? Куда?» - стражники ответили, что ничего не знают. Но заключенные, как пишет Ланфредини, сразу поняли, что их час настал.

До нас дошло несколько общих тетрадей со стихами, рассказами, пьесами юного Мусы. Уже с первых, пока что наивных, опытов чувствуется стихийный демократизм начинающего автора. Выходец из низов, немало хлебнувший горя и нужды, испытавший презрительно-высокомерное отношение байских сынков, сын старьевщика, лишь из милости взятый на казенный кошт в медресе, Муса с искренним сочувствием относится к народу. Правда, он еще не умеет облечь мысль в плоть художественных образов и декларирует ее прямо, «в лоб»:
Жизнь моя для народа, все силы ему,
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу -
Собираюсь служить до могилы ему.
(«Слово поэта свободы»)
Раннее творчество Джалиля носит на себе явные следы влияния демократической татарской литературы начала XX века, в особенности поэзии Габдуллы Тукая и Мажита Гафури. С их творчеством стихи Мусы сближает гуманистический пафос, сочувствие к угнетенным, непримиримость ко злу во всех его видах.
В годы гражданской войны убежденность Джалиля в торжестве правого дела выражается в форме революционных призывов и лозунгов. Стихи этого периода примечательны открытым революционным пафосом, роднящим поэзию Джалиля с творчеством таких поэтов нового времени, как Галиасгар Камал, Мирхайдар Файзи, Шамун Фидаи и др. Обращает на себя внимание ораторский накал стихов, откровенно прокламационный стиль.
Новым было не только идейное содержание. Национальное под пером поэтов, рожденных революцией, приобретает иные формы. В поэзию проникает новая лексика. На смену традиционным восточным образам приходит революционная символика - алое знамя, пылающая заря свободы, меч революции, серп и молот, сияющая звезда нового мира... Примечательны названия юношеских стихов Джалиля: «Красное войско», «Красный праздник», «Красный богатырь», «Красный путь», «Красная сила», «Красному знамени». Поэт, настолько часто употребляет в эти годы эпитет «красный» (в его новом, революционном значении), что некоторые исследователи называют этот этап творчества поэта «красным периодом».
В Казани Джалиль работает переписчиком в газете «Кызыл Татарстан», а затем учится на рабфаке при Восточном педагогическом институте. Он знакомится с наиболее яркими представителями татарской советской поэзии: Кави Наджми, Хади Такташем, Аделем Кутуем и другими, участвует в диспутах, литературных вечерах, с головой окунается в бурную литературную жизнь республики. С 1924 года он - член литературной группы «Октябрь», стоявшей на пролеткультовских позициях. Все свободное время он отдает творчеству, активно печатается в казанских газетах и журналах.

Прикрикнув для порядка: «Шнель! Шнель!» («Быстро! Быстро!»),- стражники направились в соседнюю камеру. А заключенные стали прощаться с Ланфредини и друг с другом. «Мы обнялись, как друзья, которые знают, что больше никогда не увидятся» (из воспоминаний Ланфредини).
В коридоре слышались шаги, возбужденные голоса, покрикивания охранников. Снова распахнулась дверь камеры, и Ланфредини увидел среди осужденных на смерть Мусу. Джалиль тоже заметил Ланфредини и приветствовал его «своим обычным «салям». Проходя мимо Ланфредини, один из его новых друзей (кажется, это был Симаев) порывисто обнял его и сказал: «Ты так боялся умереть. А теперь мы идем умирать...»

В татарской поэзии 20-х годов возникло своеобразное революцион-но-романтическое течение, получившее название «гисьянизм» (от арабского слова «гисьян» - «бунт»). Для него характерны повышенная экспрессия, романтический пафос, культ сильной одинокой, бунтующей личности, отрицание затхлого быта (а вместе с ним нередко и всей «низкой, грубой» действительности), устремленность к возвышенному и не всегда точно определенному идеалу. «Гисьянизм» в сугубо национальной форме отразил некоторые черты и особенности, свойственные всей молодой советской поэзии 20-х годов.
Чуткий ко всему новому, готовый идти в ногу с веком, Муса отдал дань и этому течению. От лозунговых и откровенно агитационных стихов он делает резкий переход к сгущенной метафоричности, нарочитой усложненности поэтического языка, романтической окрыленности, масштабности «космически» отвлеченных образов: «Я солнцу новый путь открыл за мглою,//Я побывал в гостях у синих звезд,//Я небо сблизил и сдружил с землею,//Я со вселенной поднимаюсь в рост ». Его герой мечтает о вселенском пожаре, в котором сгорит все старое, отжившее. Он не только не боится смерти, а идет ей навстречу с каким-то восторженным самоотречением. «Гисьянизм» был не просто «болезнью роста», своего рода помехой на пути утверждения реалистических принципов в творчестве Джалиля и в татарской поэзии в целом. Это был закономерный этап развития. С одной стороны, в нем отразились процессы, общие для всей многонациональной советской литературы (рапповский «космизм»). С другой - своеобразно преломились многовековые восточные традиции татарской литературы, возродившиеся на крутом перевале истории.
В стихах Джалиля 20-х годов нашли образное выражение высокие идеалы нового поколения: чистота чувств, искренность, страстное стремление служить народу. И пусть поэзия эта не знала полутонов, но она рождена и вдохновлена юношеским максимализмом, высоким накалом гражданских чувств. У этой романтически-окрыленной поэзии, при всей ее условности, было свое неповторимое очарование:
Вошла стрела под сердце...
Нараспашку
Открыта мне неведомая новь.
Течет на белоснежную рубашку
Моя еще бунтующая кровь.
Пусть я умру...
Но вы, кто по соседству
Окажетесь в иные времена,
Взгляните на рубашку - кровью сердца
В тревожный цвет окрашена она.
(«Перед смертью»)

Расстояние между берлинскими тюрьмами Шпандау и Плетцензее небольшое, каких-нибудь пятнадцать - двадцать минут на машине. Но для осужденных путь этот занял около двух часов. Во всяком случае, в регистрационных карточках тюрьмы Плетцензее их прибытие отмечено в восемь утра 25 августа 1944 года. До нас дошли только две карточки: А. Симаева и Г. Шабаева.
Карточки эти дают возможность уяснить параграф обвинения: «подрывная деятельность». Судя по другим документам, это расшифровывалось так: «подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск». Параграф, по которому фашистская Фемида не знала никаких снисхождений...

Поэт не раз подчеркивал, что новый этап в его творчестве начинается с 1924 года: « В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот. В 1924 году я стал писать совсем иначе» («Мой жизненный путь»). Джалиль решительно отказывается как от романтической условности, так и от восточной метафоричности, ищет новые, реалистические краски.
В стихах 1918 - 1923 годов Джалиль чаще всего пользовался различными модификациями аруза - системы стихосложения, утвердившейся в тюркоязычной классической поэзии. Прекрасно овладев арузом, Джалиль вслед за Хади Такташем переходит на более органичный для татарского языка силлабический народный стих. На смену классическим жанрам восточной лирики (газель, месневи, мадхия и др.) приходят жанры, распространенные в европейской литературе: лирическое стихотворение, лиро-эпическая поэма, песня на фольклорной основе.

В творчестве Джалиля отчетливее проявляются краски и образы реальной жизни. Этому способствует и активная общественная деятельность поэта. В годы работы инструктором Орского укома комсомола (1925-1926) Джалиль ездит по казахским и татарским аулам, орга- низует комсомольские ячейки, ведет активную политико-массовую работу. В 1926 году он становится членом Оренбургского губкома комсомола. В следующем году его посылают делегатом на Всесоюзную конференцию ВЛКСМ, где он избирается членом татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ. После переезда в Москву Джалиль совмещает учебу в МГУ с большой общественной работой в ЦК комсомола. Он становится членом бюро секции и впоследствии заместителем ответственного секретаря. «Комсомольская работа обогатила мой жизненный опыт, закалила меня, воспитала во мне новый взгляд на жизнь»,- отмечал позднее поэт («Мой жизненный путь»).
Джалиль постепенно формируется как певец молодежи, поэт комсомольского племени. Многие его стихи приурочены к знаменательным датам в жизни ВЛКСМ (« Восемнадцать»), стали популярными комсомольскими песнями («Песня молодости», «Споемте, друзья», «Песня комсомольской бригады» и др.). Не случайно и то, что первый сборник Джалиля «Барабыз» («Мы идем», 1925) вышел в серии «Библиотека МОПРа***» и гонорар от него полностью был перечислен в Фонд помощи иностранным рабочим.
Значительную часть книги «Мы идем» составили стихи о дореволюционном прошлом. В следующем сборнике «Товарищу»(1929) преобладают стихи о современности и современниках. Но и в этой книге господствует тот же дух революционного аскетизма, готовности к подвигу в бою и в труде, порою даже своего рода поэтизации трудностей.
Еще одна особенность лирики Джалиля (также во многом характерная для советской поэзии 20-х годов) - исторический оптимизм. Поэт словно бы опьянен открывшимися перед ним небывалыми перспективами. Он не просто устремлен в будущее, а как бы опережает события, воспринимает как свершившийся факт то, что только еще рождалось в муках и боли.
Односторонность мировоззрения поэта приводила к прямолинейности в лирике. Поэт не уделяет достаточного внимания раскрытию во всей глубине и противоречивости внутреннего мира своих героев. Для него гораздо важнее чувство коллективизма, общности с массой, причастности к большим делам эпохи. Лишь много позднее к нему пришло осознание самоценности каждой отдельной личности, интерес к неповторимому в человеке.

Казнь была назначена на двенадцать часов. Осужденных, конечно, привели заблаговременно. Но казнь началась на шесть минут позже. Случай для крайне пунктуальных тюремщиков исключительный... Объясняется это либо тем, что у палачей было особенно много «работы» (в этот же день казнили участников заговора против Гитлера), либо тем, что опоздал кто-то из священнослужителей, обязанных присутствовать при казни. Это были: католический священник Георгий Юрытко (в составе группы казнили и немецкого унтер-офицера, католика) и берлинский мулла Гани Усманов.

В годы учебы и работы в Москве Муса знакомится со многими видными советскими поэтами: А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым. Слушает в Политехническом музее выступления В. Маяковского. Знакомится с Э. Багрицким, который переводит одно из стихотворений Джалиля. Вступает в МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), становится третьим секретарем ассоциации и руководителем татарской секции МАПП.
Герой поэзии Джалиля - чаще всего крестьянский паренек, рвущийся к свету новой жизни. Ему не хватает знаний, культуры, но зато не занимать убежденности и веры в дело социализма («Со съезда», «В пути», «Первые дни в комсомоле» и др.). Чаще всего поэт рассказывает о себе, своей любви, дружбе, учебе, окружающем его быте («Из дневника студента», «Наша любовь» и др.). Лирический герой его стихов бескомпромиссен, одержим идеалами светлого будущего, презирает мещанское благополучие.
Есть и серьезные издержки. Исходя из рапповских установок, поэт ищет небывалые «пролетарские» краски, пытается выработать «новый поэтический язык». «И во мне, как чугун из руды - из мечтаний - выплавляешь ты волю к борьбе и труду»,- пишет он в стихотворении «Утро». Даже улица кажется герою стихотворения привлекательней оттого, что на ней стоит дымный завод. В стихах конца 20-х - начала 30-х годов «стальные голоса машин» порою заглушают голос поэтического сердца.
Но даже в тех произведениях, где так или иначе дают себя знать издержки рапповских установок и вульгарно-социологических воззрений, пробивается, словно талая вода из-под снега, живое, лирическое чувство. Лиризм, по единодушному признанию критики,- самая сильная сторона таланта Джалиля.
В 1931 году Джалиль заканчивает литературное отделение Московского университета по специальности «литературная критика». До конца 1932 года продолжает работать редактором детского журнала «Октябрь баласы» («Октябренок»). Затем заведует отделом литературы и искус-ства в центральной татарской газете «Коммунист», выходившей в Москве. Но в столице живет не так уж много, постоянно разъезжает по стране. Джалиль никогда не был только профессиональным литератором. На протяжении своей жизни он либо учился, либо работал, нередко совмещая по две-три должности одновременно. Товарищи поражались его неуемной энергии, широкой эрудиции, меткости и бескомпромиссности суждений.
Такой же была и его поэзия - порывисто-страстной, убежденной в правоте дела социализма, непримиримой к врагам и в то же время мягкой, лиричной.

Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер, сопровождавший осужденных в последний путь, с удивлением рассказывал, что татары держали себя с поразительной стойкостью и достоинством. На его глазах ежедневно совершались десятки казней. Он уже привык к крикам и проклятиям, не удивлялся, если в последнюю минуту начинали молиться богу или теряли сознание от страха... Но ему еще не приходилось видеть, чтоб люди шли на казнь с гордо поднятой головой и пели при этом «какую-то азиатскую песню».

В 1934 году выходят два итоговых сборника Джалиля: «Орде-ноносные миллионы», куда вошли в основном стихотворения на комсомольско-молодежную тему и «Стихи и поэмы», включившие лучшее из того, что создано поэтом в конце 20-х - начале 30-х годов. Эти книги подводят итог предшествующему периоду и знаменуют начало нового, зрелого этапа.
Поэзия Джалиля становится глубже, многообразнее. Обогащается внутренний мир лирического героя. Его чувства становятся психологически достовернее, а восприятие жизни - философски значительнее, мудрее. От резкого ораторского жеста поэт переходит к доверительной лирической исповеди. От размашисто-энергичной поступи стиха - к песенной напевности.
Стиль поэта характеризуется страстным, приподнято-эмоциональным отношением к миру. С одной стороны, в этом находит выражение свойственный эпохе исторический оптимизм. С другой - проявляются черты активной, жизнедеятельной натуры и горячего темперамента поэта. Любое событие или явление действительности пробуждает у него порыв к немедленному поступку, вызывает восторженное одобрение или столь же страстное неприятие. Герой его всегда воинственно активен. Ему чужды праздная созерцательность, душевная пассивность.
Прав критик В. Воздвиженский, говоря об особенностях этого периода: «Эмоционально-образное восприятие жизни освободило поэзию Джалиля от прямолинейности, но ничуть не лишило ее обычной целеустремленности, высокого общественно-политического тонуса» . Абсолютная поглощенность делами общенародного масштаба была исторически обусловлена. Поэт был счастлив воспользоваться открытой революцией возможностью - жить жизнью других, для других, забывая о себе. В стихотворении «Года, года...», размышляя о днях борьбы и напряженного труда, оставивших морщины на лице и глубокие отметины в душе, автор заключает:
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.

Очевидно, поэт временами ощущал разлад между голосом сердца и теоретическими установками эпохи сталинизма. Иногда, говоря слова-ми Маяковского, он становился «на горло собственной песне». Не случайно его лирические раздумья и целый ряд любовных стихотворений остались ненапечатанными. Лиризм, свойственный творческой манере поэта, прорывается в них особенно явственно.
Да, поэт почти не показывал негативных явлений, не «разоблачал» преступлений сталинского режима, хотя, конечно, не мог не знать о них. Да и кто тогда осмелился бы это сделать? Поэзия М.Джалиля привлекает другим. Читая такие стихи, как «Зайтуне», «Родник», «Мы сквозь ресницы все еще смеемся...», «Амине», «Когда она росла», чувствуешь человеческое тепло, жизнелюбие, обаяние доброты. Это поэзия исключительной нравственной чистоты, привлекающая сердечностью и доверительностью интонации.

«Я помню еще поэта Мусу Джалиля. Я посещал его как католический священник, приносил ему для чтения книги Гете и научился ценить его как спокойного, благородного человека. Его товарищи по заключению в военной тюрьме Шпандау очень уважали его... Как рассказывал мне Джалиль, он был приговорен к смертной казни за то, что печатал и распространял воззвания, в которых призывал своих земляков**** не сражаться против русских солдат».
(Из письма Г. Юрытко немецкому писателю Л. Небенцалю.)

Джалиль часто выступает в периодической прессе со статьями, очерками, репортажами о строителях Сталинградского тракторного завода или Московского метрополитена, пишет о большевистских темпах и ударниках первых пятилеток, разоблачает бюрократов, делится раздумьями о молодежном движении и антирелигиозном воспитании. Темы эти так или иначе отразились и в его поэзии.
Если в публицистических стихах преобладает наступательный, мажорный дух, то в интимной лирике небосвод не столь безоблачен. В ней есть и грусть, и сомнения, и тяжелые переживания. «Как-то странно дружба завязалась.//Все в ней было - искренность и страсть.//Но два сильных, гордых человека,//Мы друг друга истерзали всласть» («Хадие». Из стихов, оставшихся неопубликованными). Такой же характер носят стихи <Синеглазая озорница...>, <Латифе>, <Я помню> и др. В них привлекает глубина и правдивость лирического чувства. Но поэт ошибался, полагая, что стихи такого рода имеют «слишком интимный» характер. Идеология ислама веками внедряла в сознание презрение к женщине, рассматривала ее как существо низшего порядка: бессловесную рабу, собственность мужа. В лирике же Джалиля - бережное, трепетное и нежное отношение к женщине, утверждающее ее право на самостоятельное чувство, семейное счастье, свободный выбор в любви. В этом - важный социальный аспект лирики Джалиля.
Поэзия Джалиля уже в довоенные годы перешагнула национальные рамки. Переводы его стихов печатаются в центральных газетах и журналах, входят в антологии и коллективные соборники. В 1935 году стихи поэта публикуются отдельной книгой на русском языке.

Во время последней встречи Джалиль рассказал священнику свой сон. «Ему приснилось, будто он стоит один на большой сцене, а вокруг него все было черно - и стены, и вещи»,- писал позднее об этом Г. Юрытко. Сон зловещий и потрясающий... Да, Джалиль оказался на сцене истории лицом к лицу с фашизмом. Все вокруг него было черно. И тем большего уважения заслуживает то беспримерное мужество, с каким он встретил свой смертный час...

Джалиль уже в ранних произведениях использовал фольклорные сюжеты, образы, стихотворные размеры. Особенно удачно и органично звучат фольклорные мотивы в лирических песнях. Многие песни на слова Джалиля получили широчайшую популярность и стали национальным достоянием татарского народа («Воспоминание», «По ягоды», «Волны-волны» и др.). В них - народный язык, чисто национальный юмор, лаконизм, образность. Это была не стилизация, а сознательная творческая учеба, органическое усвоение фольклора, который Джалиль справедливо называл «явлением гениальности народа».
В 30-е годы углубляются литературные связи с писателями братских республик. Джалиль много времени отдает переводческому делу, переводит «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели (в соавторстве с Л. Файзи), поэму «Батрачка» Шевченко, пушкинские стихи и романсы, стихотворения Некрасова, Маяковского, Лебедева-Кумача, Голодного, Ухсая и др.
Предвоенные годы отмечены в творчестве Джалиля усилившейся тягой к эпической широте изображения. В это время им создано несколько крупных эпических поэм. Очень интересна не опубликованная при жизни автора поэма «Директор и Солнце» (1935). Своеобразны по характеру и стилистическому рисунку поэмы «Джиган» (1935-1938) и «Письмоносец» (1938). Проникновенный лиризм сочетается в них с мягкой и доброй авторской улыбкой.
Джалиль написал четыре оперных либретто. Самое значительное из них - «Алтынчеч» («Золотоволосая», музыка композитора Н. Жиганова).
Около пяти лет Джалиль проработал редактором детских журналов. Писал передовые статьи, корреспонденции, готовил сатирические материалы и юморески под рубрикой «Из блокнота Шамбая», вел обширную переписку с читателями. В эти годы он приобрел вкус к работе с детьми, лучше узнал детскую психологию. Он пишет пионерские песни и марши,басня и стихотворные фельетоны, пейзажные зарисовки и изящные миниатюры для самых маленьких. Много писал Джалиль для детей и позднее.
В конце 30-х - начале 40-х годов Джалиль работает заведующим литературной частью Татарского оперного театра. Писатели Татарии выбирают его руководителем своей организации. Джалиль по-прежнему в гуще жизни, живет новыми творческими планами: задумывает роман из истории комсомола, начинает поэму о современной деревне.
Война перечеркнула эти планы.

Иду по следам поэта. По следам войны, мужества, крови, смертей и песен. Нахожу в сыпучих песках на местах бывших концлагерей почерневшие от коррозии (а может быть, от крови людской?) - солдатские пуговицы, обрывки колючей проволоки, позеленевшие патронные гильзы... Иногда попадаются хрупкие, желтые обломки костей...
Давно разрушены бараки для военнопленных, сгнили шинели и гимнастерки, крепкие - без износу - солдатские ботинки превратились в ошметки.
Многое истлело и стало трухой. Но песни поэта, как и десятки лет назад, обжигают свежестью и силой страсти.

23 июня 1941 года, на второй день войны, Джалиль отнес в военкомат заявление с просьбой направить его на фронт, а 13 июля надел военную форму. Окончив краткосрочные курсы политработников, он прибыл на Волховский фронт корреспондентом армейской газеты <Отвага>.
Началась жизнь политработника и военкора, полная трудностей, лишений, риска. «Только на передовой линии можно видеть нужных героев, черпать материал, следить за боевыми фактами, без которых невозможно сделать газету оперативной и боевой,- писал Джалиль своему другу Г. Кашшафу.- Моя жизнь сейчас проходит в боевой об-становке и в кропотливой работе. Поэтому я сейчас ограничиваюсь фронтовой лирикой, а за большие вещи возьмусь после победы, если останусь жив*****».
В первые недели Отечественной войны Джалиль написал цикл стихотворений <Против врага>, куда вошли боевые песни, марши, страстные патриотические стихи, построенные как взволнованный поэтический монолог.
Иной характер носят стихи, написанные на фронте. На смену патетическому монологу и открытой публицистичности приходит фронтовая лирика, просто и достоверно раскрывающая чувства и мысли человека на войне.

Увхода в фашистскую тюрьму Плетцензее установлена мемориальная урна с прахом казненных и замученных во всех концлагерях фашистской Германии. Неподалеку воздвигнута памятная стена с надписью: «Жертвам гитлеровской диктатуры 1933 -1945 годов». На специальных подставках висят траурные венки. Одна из комнат бара-ка для казней превращена в музей. По стенам развешены материалы о тюрьме Плетцензее, фотографии участников покушения на Гитлера, документы других жертв гитлеризма.
Комната для казней осталась в первозданном виде. Решетка для стока обильно лившейся крови, серый цементный пол... Стены и потолки побелили, -иначе мрачная давящая атмосфера была бы просто невыносимой.
Терпеливо дожидаемся, пока схлынет пестрая волна туристов. За-тем вдова поэта, Амина Джалиль, перешагивает через оградительный канат и кладет букет алых гвоздик на место, где казнили Мусу и его товарищей. Несколько минут молча, с опущенной головой стоим возле алых брызг на сером цементном полу.

В конце июня 1942 года при попытке прорвать кольцо окружения тяжело раненный, оглушенный взрывной волной Муса попал в плен. После многомесячных скитаний по лагерям для военнопленных Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. Сюда гитлеровцы сгоняли татар, башкир, военнопленных других национальностей Поволжья. Муса встретил своих земляков, нашел тех, кому можно было доверять. Они составили ядро созданной им подпольной организации."
В конце 1942 года фашисты развернули формирование так называемых «национальных легионов». В польском местечке Едлино они создали легион «Идель-Урал» (так как подавляющую часть легиона составляли волжские татары, немцы обычно называли его Волго-татарским). Нацисты вели идеологическую обработку пленных, готовясь использовать легионеров против Советской Армии. Сорвать замыслы фашистов, повернуть вложенное им в руки оружие против самих фашистов - такую задачу поставила подпольная группа. Подпольщики сумели проникнуть в редакцию издаваемой немецким командованием газеты «Идель-Урал», печатали и распространяли антифашистские листовки, создавали тщательно законспирированные подпольные группы - «пятерки».
Первый же батальон Волго-татарского легиона, посланный на Восточный фронт, поднял восстание, перебил немецких офицеров и влился в отряд белорусских партизан (февраль 1943 года).
В августе 1943 года гитлеровцам удалось напасть на след подпольной группы. Джалиля и большинство его боевых товарищей арестовали. Начались дни и ночи допросов, пыток. Гестаповцы сломали поэту руку, отбили почки. Тело исполосовали резиновыми шлангами. Раздробленные пальцы распухли и почти не гнулись. Но поэт не сдался. Он и в тюрьме продолжал схватку с фашизмом,- своим творчеством.

23 апреля 1945 года 79-й стрелковый корпус Советской Армии, наступавший в направлении рейхстага, вышел на рубеж берлинских улиц Ратеноверштрассе и Турмштрассе. Впереди сквозь дым разрывов показалось мрачное серое здание за высокой кирпичной стеной -тюрьма Моабит. Когда бойцы ворвались во двор тюрьмы, там уже никого не было. Лишь ветер носил по двору мусор, обрывки бумаги, ворошил стра-ницы книг, выброшенных взрывом из тюремной библиотеки. На чистой страничке одной из них кто-то из солдат заметил запись на русском языке: «Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян. Если кому-нибудь из русских попадет эта запись, пусть передадут привет от меня товарищам-писателям в Москве, сообщат семье». Бойцы переслали этот листок в Москву, в Союз писателей. Так на Родину пришла первая весть о подвиге Джалиля.

Об ужасах фашистской неволи написано немало. Едва ли не каждый год появляются новые книги, пьесы, фильмы на эту тему... Но никто не расскажет об этом так, как это сделали сами узники концентрационных лагерей и тюрем, свидетели и жертвы кровавой трагедии. В их свидетельствах - нечто большее, чем суровая достоверность факта. В них большая человеческая правда, за которую заплачено ценой собственной жизни.
Одним из таких неповторимых, обжигающих своей подлинностью документов являются и «Моабитские тетради» Джалиля. В них мало бытовых деталей, почти нет описаний тюремных камер, мытарств и жестоких унижений, которым подвергались узники. В этих стихах иного рода конкретность - эмоциональная, психологическая.
По многим стихам моабитского цикла видно, как нелегко приходилось Джалилю. Тоска и отчаяние тяжелым комом застревали в горле. Надо знать жизнелюбие Мусы, его общительность, привязанность к друзьям, жене, дочурке Чулпан, его любовь к людям, чтобы понять всю тяжесть вынужденного одиночества. Нет, не физические страдания, даже не близость смерти угнетали Джалиля, а разлука с Родиной. Он не был уверен, что Родина узнает правду, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Вдруг фашистам удастся оболгать его, и на Родине будут думать о нем как о предателе?
Когда читаешь даже самые безысходные строки Джалиля, в душе не остается тяжелого чувства. Наоборот, чувствуешь гордость за человека, за величие и благородство его души. Человек, который так любит Родину, свой народ, так привязан к ним тысячами живых нитей, не может исчезнуть бесследно. Он существует не только в себе, для себя, но и в сердцах, помыслах, памяти многих и многих людей. В «Моабитских тетрадях» нет мотивов обреченности, пассивной жертвенности, как не было их в здоровой, влюбленной в жизнь душе поэта.
Все, о чем рассказано в «Моабитских тетрадях»,- глубоко личное, сокровенное. Но от этого оно не перестает быть общественно значимым. Здесь найден тот чудесный сплав личного и общенародного, к которому поэт стремился всю жизнь.
То, что накапливалось в творчестве Джалиля постепенно, годами, проявилось в ослепительно-яркой вспышке. Со страниц «Моабитских тетрадей» перед нами встает не просто талант, принадлежащий одному народу, а поэт, по праву принадлежащий к лучшим сынам человечества.
Одно из главных достоинств моабитского цикла, обеспечивших его широчайшую популярность,- ощущение подлинности. Мы верим каждому слову, ощущаем ледяное дыхание смерти, стоявшей за спиной поэта. И острая боль разлуки, и тоска по воле, и горечь, и сомнения, и гордое презрение к смерти, и ненависть к врагу - все это воссоздано с потрясающей силой.
В «Моабитских тетрадях» поражает острота ощущения полноты жизни в предчувствии близкой смерти. Нерв цикла, его стержневой конфликт - извечное столкновение человечного и бесчеловечного. Джалиль, встретившись с фашизмом лицом к лицу, с особенной остро-той и наглядностью выразил мысль об античеловеческой сущности гитлеризма. В таких стихах, как «Волшебный клубок», «Варварство», «Перед судом», разоблачается не просто жестокость и бездушие палачей. Всей логикой художественных образов поэт подводит к мысли, что фашизм органически враждебен живому. Фашизм и смерть синонимы - для поэта.>
Ненависть к фашизму как к социальному явлению нигде не оборачивается у Джалиля ненавистью к немецкому народу. Поэт с большим уважением относится к Германии Маркса и Тельмана, Гете и Гейне, Баха и Бетховена. Брошенный в каменный мешок Моабитской тюрьмы, со дня на день ожидая смертной казни, он не верит в то, что весь немецкий народ отравлен ядом нацизма. Глубоко символично, что, задыхаясь во мраке фашистской ночи, поэт тоскует о солнце - солнце знания, передовой культуры, животворных идей марксизма,- верит в то, что оно засияет над обновленной Германией («В стране Алман»).
Спокойная и стойкая уверенность в победе, в неодолимости сил жизни рождает оптимистический тон «Моабитских тетрадей». Стихи, написанные накануне казни, то и дело озаряются улыбкой спокойного, уверенного в своем достоинстве человека, а нередко в них звучит смех.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, Мусе Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А еще через год Комитет по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства при Совете Министров СССР присудил Мусе Джалилю - первому среди поэтов - Ленинскую премию за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

В одном из костелов Варшавы я видел урну с сердцем Шопена. В торжественном полумраке звучала бессмертная музыка гениального польского композитора. Люди стояли молча, приобщаясь к великому, светлея душой.
А где похоронено сердце Джалиля?
Мы пока не можем ответить на этот вопрос с полной определен-ностью. Известно лишь, что в конце августа 1944 года фашисты вывози-ли трупы казненных в район неподалеку от местечка Зеебург, что в нескольких километрах западнее Берлина.
Я побывал в этих местах. Осевшие, полу обвале иные рвы во многих местах поросли зелеными елочками, хлыстами белоствольных берез. Где-то здесь, в безвестном рву, среди тысяч таких же, как он, жертв фашистского режима покоится сердце поэта. И проросшие сквозь него корни деревьев -как живые нити, связывающие поэта с большим миром, миром солнца, неба и парения птиц.

Рафаэль Мустафин

* М е к т е б - татарская начальная школа, чаще всего содержав шаяся на средства крестьян.
** « X у с а и н и я» - мусульманское духовное училище в Оренбурге.
***МОПР - Международная организация помощи рабочим.
**** Имеется в виду национальный легион «Идель-Урал», созданный фашистами из пленных.
***** Джалиль М. Избранное /пер. с татар. ; сост. и подгот. текста Ч. Залиловой и Р. Мустафина; вступ. статья и примеч. Р. Мустафина. - М. : Худож. лит. , 1990 . - 462 с.

Биография и эпизоды жизни Мусы Джалиля. Когда родился и умер Муса Джалиль, памятные места и даты важных событий его жизни. Цитаты поэта, журналиста, публициста, фото и видео.

Годы жизни Мусы Джалиля:

родился 2 февраля 1906, умер 25 августа 1944

Эпитафия

«Вечная память поэту-борцу!
Помним его и поныне.
Смертью своей доказал он Творцу:
Слово — не призрак в пустыне».
Из стихотворения Игоря Сульги памяти Мусы Джалиля

Биография

Биография Мусы Джалиля - история удивительного человека. Его замечательные стихи стали настоящим свидетельством борьбы и мужества, правда о которых раскрылась лишь спустя годы. Выходец из бедной крестьянской семьи, выпускник филфака МГУ, талантливый поэт и журналист, во время Великой Отечественной войны он пошел на смелый подвиг, рискуя своей собственной жизнью - и лишившись ее.

Когда началась война, у Мусы Джалиля уже была успешная карьера - он редактировал детскую и молодежную литературу, работал ответственным секретарем Союза писателей Татарстана, выпускал сборники стихотворений, писал либретто для опер. Ему было 35 лет, когда он ушел на войну, и уже через год тяжело раненный Муса Джалиль попал в плен. Тогда он пошел на невероятный шаг - вступил в немецкий легион «Идель-Урал», но вовсе не для того, чтобы воевать на стороне Германии, а чтобы создать подпольную группу. Под видом культурно-просветительской деятельности Джалиль ездил по лагерям для пленных, вербовал новых членов организации и организовывал побеги. Подпольная деятельность Мусы Джалиля продолжалась чуть больше года, пока он не был арестован — всего за несколько дней до подготовленного им восстания. Через год после ареста Джалиль был казнен на гильотине.

Возможно, подвиг Джалиля так и остался бы неизвестным. Долгие годы после войны поэта считали врагом народа, предателем, перешедшим на сторону врага. Но вскоре стали открываться правдивые факты. Бывшие военнопленные, сокамерники поэта, смогли передать советским властям стихи Мусы Джалиля, которые он написал в тюрьме и которые ясно свидетельствовали о том, что он организовывал подпольное движение. Но даже это не сразу помогло реабилитировать поэта, пока тетрадь со стихами Джалиля не попала в руки Константина Симонова. Он не только перевел стихи на русский язык, но и снял с него обвинения в предательстве, доказав подвиг Джалиля. После этого Муса Джалиль был посмертно реабилитирован и по всей стране распространилась слава о великом человеке и патриоте. Спустя 12 лет после смерти Мусы Джалиля ему было присвоено звание Героя Советского Союза. И хотя не было похорон Мусы Джалиля и не существует могилы Джалиля, сегодня по всей стране стоят памятники поэту, а в его родном селе Мустафино действует музей Мусы Джалиля.

Линия жизни

2 февраля 1906 г. Дата рождения Мусы Джалиля (полное имя Муса Мустафович Залилов (Джалилов).
1919 г. Учеба в Татарском институте народного образования в Оренбурге.
1925 г. Выход сборника стихотворений и поэм «Мы идем».
1927 г. Поступление на литературное отделение МГУ.
1931-1932 гг. Редактор татарских детских журналов.
1933 г. Заведующий отделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист» в Москве.
1934 г. Выход сборников стихотворений Мусы Джалиля «Орденоносные миллионы» и «Стихи и поэмы».
1939-1941 гг. Ответственный секретарь Союза писателей Татарской АССР.
1941 г. Уход на фронт.
1942 г. Плен, вступление в немецкий легион «Идель-Урал» с целью продолжения борьбы с врагом.
21 февраля 1943 г. Восстание 825-го батальона легиона «Идель-Урал», присоединение к белорусским партизанам.
август 1943 г. Арест Мусы Джалиля.
25 августа 1944 г. Дата смерти Мусы Джалиля (казнь).

Памятные места

1. Село Мустафино в Оренбургской области, где родился Муса Джалиль.
2. Музей-квартира Мусы Джалиля в Казани в доме Джалиля, где он жил в 1940-1941 гг.
3. Памятник Мусе Джалилю в Санкт-Петербурге.
4. Памятник Мусе Джалилю в Нижневартовске.
5. Памятник Мусе Джалилю в Тосно.

7. Моабитская тюрьма в Берлине, где находился в плену Муса Джалиль.
8. Тюрьма Плётцензее в Берлине, в которой был казнен Муса Джалиль.

Эпизоды жизни

Жена поэта, Амина Джалиль, рассказывала, что ее муж был настоящим трудоголиком. Нередко он приходил с работы в 4-5 утра, а как только просыпался - сразу же шел к письменному столу. За любую работу он брался с охотой и отдавался ей полностью. Печататься поэт начал еще в 13-15 лет - все были убеждены, что его ждет великое литературное будущее.

Первые доказательства подвига Джалиля появились еще в 1945 году, когда советские войска оказались на территории фашистской тюрьмы Моабит, в которой уже никого не было. Один из бойцов нашел листок бумаги с русским текстом - его автором был Муса Джалиль. Он писал о том, что попал в плен к немцам, что его деятельность была раскрыта и что скоро он будет расстрелян. В письме он прощался с семьей и друзьями, но оно, как и следующие рукописи Джалиля, пропали в недрах КГБ, долго не доходя до общественности. Некоторые сборники стихов, которые передавались позже советским властям, так и не были найдены.

В 1947 году в Союз пришла тетрадь со стихами Джалиля - их вынес из тюрьмы его сокамерник, бельгиец Андре Тиммерманс. По рассказам Тиммерманса, Муса Джалиль создал подпольную группировку после того, как муфтий обратился к нему с просьбой убедить военнопленных татар вступить в армию генерала Власова, советского военачальника, перешедшего на сторону Германии. Джалиль согласился этим заняться, но в подпольных листовках призывал совершенно к обратному. В группировке Джалиля было сначала 12 человек, а потом они привлекли тринадцатого, который их и выдал. Тиммерманс также рассказывал, что его удивляло и восхищало спокойствие Джалиля, которое он сохранял даже тогда, когда его деятельность была раскрыта и он понял, что будет казнен.

Завет

«Жить так, чтобы и после смерти не умирать».

Фрагменты из фильма «Моабитская тетрадь» о Мусе Джалиле

Соболезнования

«В нем сочетались будничность, деловитость со способностью думать о большом, с мыслями о смерти и бессмертии. Это рождало спокойную, вселяющую в людей веру, простоту и мужественность характера Джалиля».
Амина Джалиль, жена Мусы Джалиля

«Он был очень спокойный и очень мужественный человек, я всегда уважал его».
Андре Тиммерманс, сокамерник Мусы Джалиля

История о том, как благодаря тетрадке со стихами человек, обвиненный в измене Родине, был не только оправдан, но и получил звание Героя Советского Союза, сегодня известна немногим. Однако в свое время о ней писали во всех газетах бывшего СССР. Ее герой — Муса Джалиль прожил всего 38 лет, но успел за это время создать множество интересных произведений. Кроме того он доказал, что даже в фашистских концлагерях человек может бороться с врагом и поддерживать патриотических дух в своих товарищах по несчастью. В этой статье представлена краткая биография Мусы Джалиля на русском языке.

Детство

Муса Мустафович Залилов родился в 1906 году в деревне Мустафино, которая сегодня расположена на территории Оренбургской области. Мальчик был шестым ребенком в традиционной татарской семье простых тружеников Мустафы и Рахимы.

С раннего возраста Муса стал проявлять интерес к учебе и необычайно красиво выражал свои мысли.

Сначала мальчик учился мектебе — деревенской школе, а когда семья переехала в Оренбург, его отправили учиться в медресе «Хусаиния». Уже в 10 лет Муса написал первые стихи. Кроме того, он хорошо пел и рисовал.

После революции медресе преобразовали в Татарский институт народного образования.

Подростком Муса вступил в комсомол, и успел даже повоевать на фронтах Гражданской войны.

По ее окончании Джалиль принял участие в создании в Татарстане пионерских отрядов и пропагандировал идеи юных ленинцев в своих стихах.

Любимыми поэтами Мусы были Омар Хайям, Саади, Хафиз и Дердмэнд. Увлечение их творчеством привело к созданию Джалилем таких стихотворных произведений, как «Гори, мир», «Совет», «Единодушие», «В плену», «Престол из колосьев» и пр.

Учеба в столице

В 1926-м году Муса Джалиль (биография в детстве представлена выше) был избран членом Татаро-Башкирского Бюро ЦК ВЛКСМ. Это позволило ему поехать в Москву и поступить на этнологический факультет МГУ. Параллельно с учебой Муса писал стихи на татарском языке. Их переводы читались на студенческих поэтических вечерах.

В Татарстане

В 1931 году Муса Джалиль, биография которого сегодня практически неизвестна российской молодежи, получил диплом об окончании вуза и был направлен на работу в Казань. Там в этот период при ЦК ВЛКСМ начали издаваться детские журналы на татарском. Муса стал работать в них редактором.

Через год Джалиль уехал в город Надеждинск (современный Серов). Там он много и упорно трудился над новыми произведениями, в том числе над поэмами «Ильдар» и «Алтын Чэч», которые в будущем легли в основу либретто опер композитора Жиганова.

В 1933 году поэт вернулся в столицу Татарстана, где издавалась газета «Коммунист», и возглавил ее литературный отдел. Он продолжал много писать и в 1934 году вышли 2 сборника стихов Джалиля «Орденоносные миллионы» и «Стихи и поэмы».

В период с 1939 по 1941 годы Муса Мустафаевич работал в Татарском оперном театре заведующим литературной частью и секретарем Союза писателей Татарской АССР.

Война

23 июня 1941 года Муса Джалиль, биография которого читается как трагический роман, явился в свой военкомат и написал заявление с просьбой отправить его в действующую армию. Повестка пришла 13 июля, и Джалиль попал в артиллерийский полк, формировавшийся на территории Татарстана. Оттуда Мусу направили в Мензелинск на 6-месячные курсы политруков.

Когда командованию Джалиля стало известно, что перед ними известный поэт, депутат горсовета и бывший председатель татарского Союза писателей, было решено издать приказ о его демобилизации и отправке в тыл. Однако он отказался, так как считал, что поэт не может призывать людей защищать Родину, находясь в тылу.

Тем не менее, Джалиля решили беречь, и держали в резерве при штабе армии, который тогда находился в Малой Вишере. При этом он часто ездил в командировки на передовую, выполняя поручения командования и собирая материал для газеты «Отвага».

Кроме того, он продолжал писать стихи. В частности, на фронте родились такие его произведения как «Слеза», «Смерть девушки», «След» и «Прощай, моя умница».

К сожалению, до читателя не дошло стихотворение «Баллада о последнем патроне», которое поэт написал незадолго до пленения в письме к товарищу.

Ранение

В июне 1942 года вместе с другими солдатами и офицерами Муса Джалиль (биография в последний год жизни поэта стала известна только после смерти героя) попал в окружение. Пытаясь прорваться к своим, он получил тяжелое ранение в грудь. Так как Мусе некому было оказать медицинскую помощь, у него начался воспалительный процесс. Наступавшие гитлеровцы нашли его в бессознательном состоянии и взяли в плен. С этого момента советское командование стало считать Джалиля пропавшим без вести.

Плен

Товарищи Мусы по концлагерю старались оберегать раненного друга. Они скрывали от всех, что он является политруком, и старались не допускать до тяжелой работы. Благодаря их заботе, Муса Джалиль (биография на татарском языке в свое время была известна каждому школьнику) выздоровел и сам стал оказывать помощь другим заключенным, в том числе моральную.

Трудно поверить, но он смог достать огрызок карандаша и на клочках бумаги писал стихи. По вечерам их читали всем бараком, вспоминая о Родине. Эти произведения помогали заключенным пережить все трудности и унижения.

Во время скитания по лагерям Шпандау, Плетцензее и Моабит Джалиль продолжал поддерживать дух сопротивления в советских военнопленных.

«Ответственный за культурно-просветительскую работу»

После поражения под Сталинградом гитлеровцы задумали создать легион из советских военнопленных татарской национальности, поддерживаясь принципа «Разделяй и властвуй». Это воинское соединение получило название «Идель-Урал».

Муса Джалиль (биография на татарском неоднократно переиздавалась) находился на особом счету у немцев, которые хотели использовать поэта в пропагандистских целях. Его включили в состав легиона и назначили руководить культурно-просветительской работой.

В Едлиньске около польского города Радом, где формировался «Идель-Урал», Муса Джалиль (биография на татарском языке хранится в музее поэта) стал членом подпольной группы советских военнопленных.

В качестве организатора концертов, призванных сформировать дух сопротивления в отношении советских властей, «угнетавших» татар и представителей других национальностей, ему приходилось много ездить по немецким концлагерям. Это позволило Джалилю находить и вербовать все новых членов для подпольной организации. В результате членам группы даже удалось связаться с подпольщиками из Берлина.

В начале зимы 1943 года 825-й батальон легиона был направлен в Витебск. Там он поднял восстание, и около 500 человек смогли уйти к партизанам вместе с табельным оружием.

Арест

В конце лета 1943 года Муса Джалиль (краткая биография в молодости вам уже известна) вместе с другими подпольщиками готовил побег для нескольких заключенных, приговоренных к смерти.

Последнее совещание группы состоялось 9 августа. На нем Джалиль сообщил товарищам, что связь с Красной Армией налажена. Подпольщики наметили начало восстания на 14 августа. К несчастью, среди участников сопротивления нашелся предатель, который выдал их замыслы фашистам.

11 августа всех «культпросветителей» вызвали в столовую «для репетиции». Там все они были арестованы, а Муса Джалиль (биография на русском языке есть в многих христоматиях советской литературы) — избит на глазах у задержанных для их устрашения.

В Моабите

Его вместе с 10 соратниками отправили в одну из берлинских тюрем. Там Джалиль познакомился с участником бельгийского сопротивления Андре Тиммермансом. В отличие от советских пленных, граждане других государств, находящиеся в нацистских застенках, имели право на переписку и получали газеты. Узнав, что Муса является поэтом, бельгиец отдал ему карандаш и регулярно передавал полоски бумаги, отрезанные от газет. Они сшивались Джалилем в маленькие тетрадки, в которых он записывал свои стихи.

Поэта казнили на гильотине в конце августа 1944 года в берлинской тюрьме Плетцензее. Где находится могилы Джалиля и его соратников до сих пор неизвстно.

Признание

После войны в СССР на поэта завели розыскное дело и включили его в списки особо опасных преступников, так как он обвинялся в измене Родине и сотрудничестве с нацистами. Муса Джалиль, биография на русском языке которого, как и его имя, были изъяты из всех книг о татарской литературе, так и остался бы, наверное, оклеветанным, если бы не бывший военнопленный Нигмат Терегулов. В 1946-м году он пришел в Союз писателей Татарстана и передал тетрадку со стихами поэта, которую ему чудом удалось вынести из немецкого лагеря. Через год бельгиец Андре Тиммерманс передал второй блокнот с произведениями Джалиля в советское консульство в Брюсселе. Он рассказал, что находился вместе Мусой в фашистских застенках и видел его перед казнью.

Так до читателей дошло 115 стихотворений Джалиля, а его тетрадки сегодня хранятся в государственном музее Татарстана.

Всего этого не было бы, если об этой истории не узнал Константин Симонов. Поэт организовал перевод «Моабитских тетарадей» на русский язык и доказал героизм подпольщиков под руководством Мусы Джалиля. Симонов написал о них статью, которая была напечатана в 1953 году. Так с имени Джалиля было смыто пятно позора, и о подвиге поэта и его соратников узнал весь Советский Союз.

В 1956 году поэта посмертно удостоили звания Героя Советского Союза, а чуть позже стал лауреатом Ленинской премии.

Биография Мусы Джалиля (краткое содержание): семья

У поэта было три жены. От первой супруги Раузы-ханум у него был сын Альберт Залилов. Джалиль очень любил своего единственного мальчика. Тот хотел стать военным летчиком, но по причине болезни глаза не был принят в летное училище. Тем не менее, Альберт Залилов стал военным и в 1976 году был командирован на службу в Германию. Там он находился 12 лет. Благодаря его розыскам в разных уголках Советского Союза стала известна подробная биография Мусы Джалиля на русском.

Второй женой поэта была Закия Садыкова, родившая ему дочь Люцию.

Девочка с мамой жила в Ташкенте. Училась в музыкальном училище. Затем окончила ВГИК, и ей посчастливилось принять участие в съемках документальной картины «Моабитская тетрадь» в качестве ассистента режиссера.

Третья супруга Джалиля — Амина — родила ему еще одну дочку. Девочку назвали Чулпан. Она, как и отец, около 40 лет своей жизни отдала литературной деятельности.

Теперь вы знаете, кем был Муса Джалиль. Краткая биография на татарском этого поэта должна изучаться всеми школьниками на его малой Родине.